Философ и историк культуры Максим Кантор так сформулировал главную проблему искусства ХХ века: «Почему человек в ХХ веке потерял свое лицо?». Он пишет далее:
«Мы оставляем альбомы с фотографиями нашим детям в надежде, что наш образ будет значим для следующих поколений; в истории мира роль такого альбома с фамильными фотографиями играет изобразительное искусство. Даже если бы не было иных свидетельств, одни только портреты и скульптуры — то единого взгляда на произведения прошлого века было бы достаточно, чтобы сказать: мир пришел в упадок, а человек испортился. Если вообразить потомка, листающего альбом фамильных портретов человечества, этот потомок ахнет, дойдя до конца двадцатого века. Трудно поверить, что у людей ХХ века вместо лица была клякса, нос рос из уха, а глаз не было вовсе. … принято считать, что искажения сделаны для того, чтобы передать драму. …речь не о том, что художник эпатирует гламурных буржуев, корежа их облик… речь о том, что облик исчез вовсе».
Искусство вообще, изобразительные искусства, в особенности, являются своего рода зеркалом проживаемой эпохи. Картины и скульптуры, созданные художниками, в своей совокупности представляют собой коллективный портрет современников, где за частными образами и деталями выступает общая картина мира, образ Бога и человека. В этом смысле изобразительное искусство есть один из способов познания и самопознания. Если это в самом деле так, то Кантор совершенно прав: XX век в данном отношении представляет собой удивительный феномен. Изобразительное искусство ХХ столетия означает абсолютный разрыв со всей предыдущей линией развития европейского искусства. Средневековые иконы и храмовые фрески, картины и статуи Возрождения, реалистические пейзажи и сюжеты XIX века, несмотря на все свои существенные различия, имеют нечто общее — это образное искусство. Если мы помним, что мир и человек — творения Бога, а человек создан по образу и подобию Божьему, то искусство — есть форма прославления и познания Бога через его творение, в тех формах, в которых Бог создал этот мир.
Но авангард (модернизм) отказывается от христианского понимания искусства и вместе с ним отвергает всю классическую художественную эстетику ХVI—XIX вв., которая основывается именно на синтезе христианства и античной классической традиции. Классический образ есть соединение реальной конкретной формы и общей идеи. Все направления авангарда ХХ века ставят своей задачей разрушение классического образного искусства, нарушая это единство. В начале двадцатого века главные удары пришлись по форме: кубисты, дадаисты, футуристы, абстракционисты и пр., провозгласили превыше всего свою личную художественную ВОЛЮ и ПРОИЗВОЛ, свое ВИДЕНИЕ, разъяли цельный образ мира и человека и изгнали из искусства все живые, личные, существующие объективные формы, заменив их изображением неких ПРА-ЭЛЕМЕНТОВ или СТИХИЙ. По сути, был отвергнут не только Бог, но и разум, человеческий коллективный исторический и художественный опыт, а искусство вернулось во времена первобытной архаики и язычества.
Очень интересное объяснение уродства современного искусства и его дегуманизации предложил Максим Кантор. Он отмечает, что в современном мире свобода стала своего рода социальным культом, эрзац-религией и параллельно с утверждением этого культа изображение человека сделалось уродливым и дисгармоничными и, наконец, совсем утратило человеческий облик. Почему так? «Это предельно болезненный вопрос — поскольку ответ на него может быть один: если вера в Бога заставляла воспроизводить гармоничные черты Творца, то вера в свободу заставляет воспроизводить черты свободы, а стало быть свобода — уродлива. Такой ответ никто слышать, разумеется, не желает». Мысль Кантора такова: свобода не имеет позитивного наполнения, она нечто АБСТРАКТНОЕ, бесформенная пустота, то, что еще не нашло своего выражения. Она неконкретна, не имеет формы, пластики, внутренней, присущей ей структуры. Ведь то, что случилось, что существует, имеет единичность, определенность, внутреннюю структуру, ясно выраженную определенную форму, определенную связь с другими явлениями, а свобода есть всего лишь возможность нечто сделать, абстракция, ничто. Как только мы принимаем решение, делаем выбор и начинаем ЧТО-ТО ОПРЕДЕЛЕННОЕ СОЗДАВАТЬ (выращивать картошку, писать книгу, строить дом или семью и т. д.) мы утрачиваем свободу и приобретаем ОБЯЗАТЕЛЬСТВА. Раньше свобода не провозглашалась целью искусства, напротив, считалось, что искусство — это обязательство морального толка, прославление Бога, выражение любви или милосердия, преклонение перед Богом, красотой жизни, величием природы. Но в ХХ веке решили, что искусство есть средство для прославления личной свободы. Когда искусство приняло принцип тотальной свободы, оно стало утрачивать форму, отказалось от образца. «Человек ХХ века так долго боролся за свободу и свои права, что освободился начисто, полностью — в том числе от своего образа и тела; он освободился от связи с Богом и традицией, с происхождением и культурой — он стал невидим. Свобода оказалась пустотой».
И еще одно верное наблюдение Кантора. Он отмечает, что из современного искусства исчез дух трагедии: «Дело в том, что трагедия присуща лишь живому образу, ведь невозможно идти на жертву, смерть и пережить горе, не обладая всей полнотой бытия». Модернистский скульптор Джакометти, создавший сотни абстрактных образов, попал под машину и уже в больнице, будучи со сломанной ногой, повторял: «Наконец-то со мной случилось нечто настоящее».
Более подробно можно прочитать в книге Кантор М. «Чертополох». М., 2016 г.
Павел Майоров