Как говорить с подростком, который ничего не хочет.
Священник Андрей Рахновский — о том, что могут изменить родители.
«Родители, учителя — все достали!» — негодует ваш ребенок и громко хлопает дверью. А когда-то он ходил в воскресную школу, писал контрольные по физике на «отлично» и каждый день разучивал этюды на скрипке. Почему не получается наладить с ним отношения и что теперь делать? Настоятель московского храма Ризоположения в Леонове и отец четверых детей протоиерей Андрей Рахновский рассуждает о том, как беседовать с подростками, если им ничего не интересно и они смотрят сериалы, вместо того чтобы готовиться к поступлению в вуз.
— Отец Андрей, приходилось ли вам слышать от других священников такую фразу: «Современные подростки ко всему безразличны, им ничего не интересно…» Что стоит за подобными высказываниями? Может быть, это священника на самом деле не волнует, что у подростков на душе?
— Вы затронули тему, над которой я размышляю вот уже последние полгода. В этой фразе я вижу непонимание со стороны священника, и мне самому неизвестно, как найти новый способ общения с молодыми людьми. Кто-то свысока скажет (и отчасти это будет правдой), что фундаментальные вопросы бытия их занимают значительно меньше, чем земные удовольствия, но проблема по-прежнему никуда не исчезнет.
Сложность заключается в том, что священнику недостаточно изменить свою риторику. Раньше, например, я обращался к прихожанам традиционно: «Братья и сестры, выполняйте это, это и это, потому что так наставляли святые отцы». А сейчас я перешел на более дружественный тон и говорю, как будто я не поучаю, а делюсь. Это правильный шаг, но такая «реформа» грешит отсутствием глубины, она не поможет установить подлинный контакт.
Апостол Павел вопрошал: «Кто изнемог, с кем не разделил бы я изнеможения? Кто согрешил, за кого не изболелся бы я душой?» Речь идет о внутреннем глубоком понимании, когда я не просто использую другое словесное обрамление, а искренне интересуюсь тем, что мне рассказывают.
Здесь от священника требуется изменить вместе со взглядом на человека и свою жизнь. Я сейчас осознаю, что для меня лично этот процесс невероятно сложен.
— Подросток признается, что ему действительно все безразлично. К кому в этом случае обратиться родителям?
— Они могут обращаться куда угодно — к священнику, психологу, психиатру, — но не по поводу подростков, а по поводу себя. Очень хорошо представляю, как они беспокоятся, ведь у меня самого четверо детей. Как отец я могу решить проблемы ребенка, только разобравшись со своим внутренним миром. Это колоссальная работа!
Но часто ситуация заходит в тупик: «Батюшка, поговорите с моим сыном, сделайте хоть что-нибудь», — просит родитель. Если у вас не ладятся отношения с ребенком, если вы потеряли контакт с самым близким и дорогим человеком, то как священник, который вашего сына или дочь не знает, этот контакт с ним восстановит?
Мы не берем людей уникальных, святых, а рассуждаем об основной массе русского духовенства. У священника точно такие же свои подростки, с которыми у него тоже есть трудности. Не создавайте иллюзий. Нужно сначала вернуться к плодотворному общению и только тогда сказать: вот есть священник, я этому человеку доверяю, давай вместе пойдем на службу.
— Если доверительных отношений нет, а родители пытаются привести подростка в храм, стоит ли ждать, что он прислушается к словам священника? Как лучше предложить молодому человеку такую беседу и нужно ли?
— Вот если родитель собирается «привести» — однозначно, нет. Куда обычно «отводят»? Либо к врачу, либо в полицию. Туда, где интересно, подросток идет сам.
Мы хотим, чтобы сын или дочь у нас были… ну как Алеша Карамазов, что ли. Но такие встречаются крайне редко.
Подросток по ряду причин, в том числе в силу возраста, еще просто не концентрируется на вопросах, которые волнуют нас.
А вот надо ли предлагать беседу со священником… Трудно сказать. Я вырос в неверующей семье и ничего не знал о вере. Школу окончил в 1994 году, и для меня христианское учение стало свежим воздухом, я вдруг увидел, что есть другая жизнь: она меня устраивала больше и психологически, и эстетически, и мировоззренчески. До сих пор ничего не изменилось, и я смею утверждать, что это не было стремлением противопоставить себя сверстникам. Хотя, вне всякого сомнения, элемент бунтарства тоже присутствовал.
— Вы упомянули об эстетике. Девочки-подростки думают, что в церкви их чуть ли не с порога заставят смыть косметику, свести татуировки, надеть длинную юбку и слушать нравоучения.
— Здесь мы сталкиваемся со следующим противоречием, и я не вижу из него выхода в ближайшие годы. Мы зовем подростка в церковь, доказываем ему, что все нормально, что косметика не мешает. Но он приходит в конкретный храм, и там, что называется, «огребает по полной».
А в чем дело? Многие прихожане, к великому сожалению, не понимают, что человека надо принять, каким бы он ни был, и что в данный момент есть вещи гораздо более важные, чем длина юбки. Перевоспитать церковных людей стоит священнику огромного труда.
«Обрадуюсь — а потом опять пустота»
— «Родители, учителя — достали. Все достало, понимаете, не могу больше!» Знакома ли вам ситуация? Что обычно советуете?
— Не все готовы это выразить, но знакомо не понаслышке. Я всегда говорю, как есть. Не надо подростка ни в чем разубеждать (если, конечно, дело не касается вещей криминальных, тогда нужно действовать самым решительным образом).
Я уловил это интуитивно: если молодого человека внимательно выслушать, не пытаясь донести нечто противоположное его взглядам, то он постепенно успокоится.
Ведь подростки часто действуют в противовес. Их раздражает наш напор…
Если человек о чем-то мечтает, он чувствует некий внутренний драйв, который побуждает его двигаться навстречу своей цели. В душе каждого из нас есть две силы. Первая — сила желательная, она отвечает за влечение к чему-то и заставляет человека стремиться к тому, что он любит. А то, что заставляет его предпринимать конкретные действия, чтобы этого достигнуть, отцы церкви называют раздражительной силой.
И когда мы видим, что ребенок ничего не хочет делать, стоит задать себе вопрос: что в нем эти естественные душевные силы подавило.
— Как раз на днях один подросток сказал мне, что мечтает о невозможном — допустим, уехать жить в Лондон и поступить в престижный университет, — но чувствует, что этого никогда не будет, даже если он приложит все усилия, и опускает руки. Как его поддержать?
— Замечательный пример. Но кто-то ведь, наоборот, разозлится и захочет сломать свою скучную реальность.
Что подавляет в вашем подростке силы души? Очевидно, прежние неудачи. Его опыт ограничивается детским садом, домом и школой. Значит, в каком-то из этих трех кругов произошло такое подавление. И вот мы опять к чему возвращаемся: единственное звено, которое может здесь по-настоящему что-то изменить, — родители.
— Но я вам привела только часть нашего диалога. Если этот подросток вдруг все-таки уедет в туманный Альбион, то все равно не станет счастливым. Он считает, что только на одно мгновение почувствует радость, за которой его будет ожидать пустота: нужно опять ставить новые цели и опять к ним идти. Зачем, если это бесконечный круг?
— Встречаю такое очень часто. Понятно, что человек гораздо сложнее и тоньше, я опишу лишь приблизительно, как может быть.
С точки зрения аскетики это называется унынием или печалью — понятия близкие, но между ними есть существенная разница. Уныние — следствие перегорания и каких-то страстей (страсти в широком смысле, не обязательно плотские), в таком состоянии мы особенно испытываем потребность развлекаться — например, смотрим сериалы.
Почему подростки впадают в уныние… Предположу, что сегодня в целом дети очень рано открывают для себя огромную гамму сильных эмоций. Информационная среда вызывает у них настолько сильные ощущения, что аккумуляции внутренней энергии уже не происходит. Если человек рано познает интимные отношения, это тоже вносит свою лепту. И в итоге у него нет возможности получить еще более сильные эмоции, ничто не способно порадовать его, пока он не начнет заигрывать с какими-то страшными вещами. Это как пропустить 220 Вт через маленькую лампочку.
Другая сторона — печаль. Она происходит от неких лишений — материальных, эмоциональных, репутационных. Например, вас кто-то обидел, а вы не смогли ничего ответить, чтобы сохранить свое лицо. Человек чем-то занимался, а его, как сейчас говорят, «обломали», — это и есть эмоциональная потеря.
Когда я учился в школе, наш преподаватель всегда обсуждала с классом литературные произведения. Мы несли полную чепуху, но не боялись высказывать свое мнение. И вот я оказался в другой школе, где мой новый учитель задал вопрос, на который я смело ответил и услышал следующее: «Ну это, конечно, менее глупо чем то, что прозвучало раньше…» С тех пор я перестал говорить на уроке литературы (смеется).
— Как справиться с унынием и печалью?
— Любому верующему на опыте известно, что церковные таинства дают нам совершенно другое внутреннее наполнение. Покаяние, причастие помогают эти состояния преодолеть. Да, не за один раз, потому что и православные бывают прокрастинаторами — не надо упрощать, это не таблетка от всех болезней.
Пушкину все равно, потому что его нет
— Однажды услышала от знакомого подростка: «Ты можешь войти в историю, а можешь просто сидеть на диване, но в итоге все равно умрешь. Пушкин — великий поэт, но ему плевать на то, что мы в школе учим его стихи и путаем строчки, потому что его уже нет. И зачем стараться, если у всех конец одинаков?» Что ответить?
— Очень интересно! Логика мне понятна и формулировка выглядит крайне убедительно.
Пожалуй, здесь и не надо ничего отвечать. Священник в такой ситуации абсолютно беспомощен, да и этот период рано или поздно закончится. Пускай какое-то время подросток поживет с этим мировоззрением. Человек так или иначе проходит через разные стадии взросления, как бы он ни сопротивлялся. Многие наши известные религиозные философы, такие как Владимир Соловьев или отец Сергий Булгаков, в детстве имели опыт полного безбожия.
Помню, когда моему сыну было 14 лет, он задумался: «Пап, а вдруг Библию для прикола кто-то написал, а мы во все это верим?!» А мы-то с ним регулярно читали Священное Писание! Как хорошо, что я тогда растерялся и ничего не возразил! Ведь моя реакция была бы в любом случае родительско-гневной. А сейчас ему 23 года, и он сам что-то объясняет своим невоцерковленным друзьям.
Но если вернуться к нашему подростку… Я бы ответил вот что: «Раз ты так думаешь и уже осознаешь тщетность бытия, тебе это поможет отделить реально ценные вещи от пустышек. Если ты увидишь, что какой-то вопрос уравновешивается с мыслями о смерти, то он действительно важен».
— Как говорить с ребенком о том, что человеческая жизнь конечна?
— У меня был такой случай. Где-то в 5 лет сын стал бояться смерти. Не помню, с чем были связаны его страхи, — кажется, он увидел похороны.
Вечером я сел рядом с ним и элементарно начал рассказывать ему, что означает вера в телесное бессмертие. Абсолютно схоластически, прямолинейно объяснил: «Понимаешь, ты крещеный, Христос воскрес и победил смерть, поэтому мы плотью умрем, но плотью же и воскреснем, войдем в Царство Божие. У смерти тоже есть срок, оказывается». И я не ожидал — страх пропал, сын успокоился. Хотя, повторюсь, я прибегнул к чистой дидактике.
— А если он грозится совершить самоубийство, как поступить родителям?
— Если он сгоряча так сказал («не купите планшет — застрелюсь»), то вряд ли он собирается покончить с собой.
Но если мысли навязчивые, поможет только психиатр, других вариантов нет: на духовности здесь не выплывешь, и каждые мама с папой должны это знать. Не думайте, что ваш сын эгоист или что он таким способом привлекает внимание, эти размышления непродуктивны, все мы в какой-то степени эгоисты. У любого человека нормальное состояние психики — выжить.
— Подросток заявляет: «Мне проще не верить в существование рая и ада и думать, что после смерти меня ничего не ждет». С чем связаны такие мысли?
— Конечно, все наши религиозные понятия очень важны, но иногда мы становимся их заложниками. Когда ребенок так рассуждает, он имеет карикатурные, обывательские представления, и в рамках подобного восприятия, в общем, он прав. То представление, которое навязывается массовой культурой, не имеет подлинной глубины учения об аде и рае в христианской традиции, оно и вызывает отторжение у души.
— Где же получить правильные, когда тебе 14–15 лет, а богословские труды кажутся темным лесом даже взрослым начитанным людям?
— Это не решается за день или за год, самим богословам приходится многое уточнять и вести бесконечные дискуссии, все это правда не по силам ребенку. Но можно объяснить ему простыми словами: то, чего хочет твоя душа, то, что, для тебя радостно, приятно и хорошо, и есть рай. Покажите ему альтернативные теории, сделайте маленький шаг вперед.
Человек не может быть против красоты
— Подросток уже столкнулся с тем, что справедливость далеко не всегда торжествует, и решил жить так, как ему удобно. Стоит ли его переубеждать?
— С этим нельзя смириться, но большинство взрослых живет именно так. Это трагедия человечества. Почему мы считаем, что наше окружение должно стать правильным? Давайте посмотрим правде в глаза. Даже среди верующих есть люди, которые придерживаются похожей точки зрения. Мы способны воспитать себя, постараться воспитать тех, кто нам доверяет…
Вспомните о том, что это ваш собственный ребенок.
В первую очередь, поинтересуйтесь у него, какой из ваших поступков дал ему повод думать, что нет справедливости?
Если что-то всплывет, вам удастся попросить прощения — и обоим станет легче. Бывает, ребенок увидит перед собой яркий пример человека, который живет по-другому, и захочет ему подражать.
— Сейчас наблюдаю такую тенденцию: подросткам нравится копировать образы отрицательных персонажей. Смотрят они «Гарри Поттера» и симпатизируют не главному герою, а Малфою или Волан-де-Морту. Почему?
— В литературе и кино есть художественные приемы, делающие зло соблазнительным, а мы на это ведемся. Спросите у сына или дочери: «А ты заметил, что режиссер использовал психологические фишки, благодаря которым он сумел создать в тебе эту иллюзию? Он дернул тебя за ниточки — и ты поверил». Вряд ли ребенку понравится, что им манипулируют.
— Как родителям пережить разочарование, если раньше их малыш хорошо учился, играл на скрипке и вышивал крестиком, а теперь огрызается и курит за углом в компании сомнительных друзей?
— Знаете, как происходили все благие изменения в моих детях? Мы с женой по вечерам начинали за них молиться. Нет, это не стандартный православный ответ, я серьезно. Мы читали молитву за всех или конкретно за кого-то. Потому что ни слова, ни увещевания не помогают… Бог есть. Не будем рассуждать, как рационалисты, но и не будем преподносить Его образ лубочно и слащаво.
Однако я не хочу, чтобы читатель понял меня превратно, как будто я отрицаю всякое воспитание. Нет, конечно, мы должны объяснить детям, что такое хорошо, что такое плохо. Я за то, чтобы с нашей дидактической прямолинейностью сочеталось глубокое понимание ситуации.
Показывайте детям положительный пример. Никуда не денешься: красота человека пленяет. Человек не может быть против красоты. Если ваш подросток смотрит на вас и думает, какие же у него классные родители, то и он рано или поздно все равно изменится в лучшую сторону.